– Когда это было! Ты тогда совсем девчонкой была, жизненного опыта никакого, одни эмоции. А сейчас тебе… сколько?

– Сорок один.

– Вот видишь, уже сорок один. Больше половины жизни за плечами. Уверен, что ты и историю придумаешь на «пять с плюсом». А если не получится – возьмем еще одного сценариста тебе в помощь, да не одного, а целую команду, пусть сюжетные повороты крутят во все стороны. Твоя задача – сделать такое кино, чтобы по нервам било, чтобы сердце замирало, чтобы слезы градом у всех телеэкранов лились. Сумеешь?

– Не знаю, не уверена.

– Но хотя бы попробуешь?

– Можно, – нехотя согласилась Наташа. – Как я понимаю, «Голос» вы все равно прикрываете?

– Само собой. Твои программы стоят в сетке до конца года, заменить их пока нечем, но команда у тебя крепкая, профессиональная, они и без тебя справятся. В будущем году в ваше время пойдут другие передачи, мы сейчас над этим работаем, запускаем несколько новых проектов. А ты прямо сейчас, не откладывая, начинай работать над сценарием.

– Какой формат? – осведомилась Наташа, понимая, что отступать некуда, если она откажется, то останется на неопределенное время без работы. А значит, и без зарплаты.

– Не меньше двадцати серий по пятьдесят две минуты. Сколько времени тебе нужно, чтобы написать синопсис?

Она растерялась:

– Не знаю, я же не пробовала никогда… Да написать-то не проблема, проблема в том, чтобы придумать историю. Может, я ее за три дня придумаю, а может, месяц промучаюсь.

Южаков дробно засмеялся, горошинки смеха словно отскакивали от толстого выпирающего живота и веселыми разноцветными шариками прыгали по черной поверхности стола. Наташа вдруг подумала, что отныне образ Вальки таким и останется для нее, абсолютно черным с яркими цветными пятнышками. Черное – это постоянный источник чувства вины и страха, цветное – жизнерадостный Валькин характер, его неунывающий оптимизм, беззлобность и доброжелательность. Просто удивительно, как он с таким характером столько лет сидит на руководящей должности, да не в детском саду и даже не в средней школе, а на телевидении. Наверное, есть в нем что-то такое, какие-то черты, Наташе неизвестные, но помогающие ему удерживаться в кресле.

– Ну, насчет трех дней ты явно погорячилась, хорошую историю за такой короткий срок не придумать. Месяц – это нормально, но не больше. Натаха, ты пойми, проект «Сериал» – вопрос решенный, делать его мы все равно будем, по твоему ли сценарию или по чьему-либо другому. Но я хочу, чтобы все-таки это был твой сериал, потому что мы давно знакомы, и я тебя ценю как режиссера и просто люблю как классную бабу. А «Голоса» больше не будет, тебе так или иначе придется искать другую работу и влезать в другие проекты. Поэтому я настоял на том, чтобы право первой, так сказать, ночи предоставили тебе. Сначала ты, твоя попытка, а уж потом, если не получится, пригласим других сценаристов. Только красивостями не увлекайся, бюджет у сериала будет маленьким, поэтому никаких взрывающихся зданий, никаких сцен на средиземноморских пляжах и в пятизвездочных отелях, никаких приемов, где мужики в смокингах, а бабы в вечернем, ага? Все должно быть камерно, поменьше натуры, побольше павильона, вся интрига состоит в человеческих отношениях, в конфликтах и разоблачениях страшных тайн. А сэкономленные деньги лучше пустить на гонорары актерам, звезд пригласить.

– Коммунальная квартира, – внезапно вырвалось у Наташи.

– Что? – не понял Южаков.

– Я говорю: коммунальная квартира. И интрига отношений между соседями. Восемьдесят процентов действия происходит в помещении, причем в одном и том же, достаточно построить в павильоне эту квартиру и снимать.

– Гениально! – восхитился Южаков. – Ну я же говорил, что ты, Натаха, талантище! Только смотри, чтобы у тебя не получились вторые «Покровские ворота».

– Ну что ты, – улыбнулась Наташа. – Казаков снимал доброе ласковое двухсерийное кино про людей, которых он любил, а мне нужны злоба, ярость, взаимное непонимание, постоянные стычки и конфликты, страстная любовь, ревность, измены, тайны, и весь этот салат «оливье» – на двадцать серий. Я же понимаю, это должно быть что-то принципиально иное.

Уже у двери она обернулась и лукаво подмигнула Южакову:

– Там непременно будет один ужасно смешной персонаж: молодая женщина, которая озабочена своей фигурой и постоянно худеет разными способами. И я даже знаю, кто будет играть эту роль.

– Наталья Александровна, может, все-таки покрасимся? – в сотый, наверное, раз жалобно пропела мастерица, у которой Наташа всегда стриглась. – Ну что это такое, вы сами посмотрите, у вас же половина головы седая. Некрасиво же.

– Это тебе некрасиво, а мне нравится, – возражала Наташа, на корню пресекая систематические попытки парикмахера закрасить седину.

На самом деле седые волосы ей не особенно нравились, и это еще мягко сказано. Но она вбила себе в голову, что публицист не должен выглядеть молодо, иначе зритель не будет ему доверять. Какое может быть доверие двадцатилетнему мальчишке, берущемуся с умным видом рассуждать о жизненных проблемах и этических ценностях? Да никакого. Доверие в таком вопросе может быть только к человеку, который прожил на свете достаточно долго, чтобы совершить определенное количество ошибок, сделать из них выводы и таким образом приобрести нужный опыт. И седые волосы играют только на руку имиджу публициста. Наташа твердо стояла на своем, несмотря на то что ее разубеждали и Иринка, и Бэллочка, и Инна с Гришей, и некоторые коллеги на телевидении. Молчали только Вадим и Андрей Ганелин. Андрею, похоже, все равно, есть у нее седина или нет, на его нежное отношение к Наташе это не влияет. А Вадим… Ему, кажется, тоже все равно, ему вообще в последнее время безразлично, как она выглядит, как одета, как накрашена, какая у нее прическа. Иногда Наташе начинает казаться, что для него не имеет значения, дома она или нет, важно, чтобы еда была вкусной и горячей, чтобы в квартире царила чистота и чтобы рубашки были выстираны и выглажены.

Сейчас, вообще-то, можно было бы и покраситься, с публицистикой покончено, еженедельное появление на экране прекращается, а внешний вид сценариста или режиссера мало кого волнует. Интересно, как Вадим отреагирует, если она заявится домой без единого седого волоса? Рассердится, наверное, а то и ревновать начнет, дескать, чего это ты вздумала молодиться, уж не роман ли у тебя на стороне случился. Нет, оставим все как есть. И потом, чем старше она выглядит, тем меньше шансов, что Мащенко ее узнает. И хотя ничего особенного не происходит, литовские скандалы, связанные с сотрудничеством с КГБ, на Россию не перекинулись, все равно страх не изжился. Осел на дне души и сознания и постоянно шевелит лапками, как спящая собака. Вроде и не опасная, пока спит, не кусается, не бросается на людей, но подергивающиеся во сне лапы красноречиво говорят о том, что она живая и в любой момент может вскочить, залаять и загрызть.

Встав с парикмахерского кресла, Наташа бодро тряхнула аккуратно подстриженными волосами и, как обычно, направилась к Рите Брагиной. Андрей заедет за ней в салон только через двадцать минут, так что есть время перекинуться с бывшей соседкой по квартире парой слов.

Рита, до недавнего времени вообще не поддававшаяся старению и выглядевшая на тридцать с небольшим, вдруг резко начала сдавать. Сейчас ей было пятьдесят семь, и все пятьдесят семь лет до единого отчетливо прорисовались на расплывшемся лице с провисающим подбородком. Однако сей прискорбный факт не сделал хозяйку салона красоты менее веселой, тем более что время, отыгравшись на некогда миловидном лице, все же пощадило фигуру. Рита осталась такой же подтянутой, спортивной и упругой.

– Опять не покрасилась, – с упреком накинулась Брагина на Наташу. – Ну сколько можно тебя уговаривать? Ты посмотри, на кого ты похожа! Убери седину – и на двадцать лет помолодеешь. Почему ты такая упрямая, Наташенька?

– Меня мужчины и с сединой любят, – со смехом ответила Наташа, обнимая Риту.